II—265

голового, письма самого Тургенева)*, не но забывать, что эта французская семья была для русского писателя самой дорогой во всем свете.** Вспомним, не входя в оценку этого факта, что дочерей m-mе Виардо • он любил больше своей собственной дочери•. Мне думается, что, умирай Тургенев в Спасском, он чувствовал бы себя более одиноким, чем в Буживале. Душой он был бы там.

Итак, все говорит за то, что Савина вынесла слишком мрачное впечатление: больной Тургенев ни одинок, ни тем более заброшен не был.

Письмо к Полонскому показывает, однако, трогательно заботливое отношение актрисы к великому писателю.

Может быть еще более показательно в этом отношении другое ее письмо, к Ж. А. Полонской, относящееся к маю 1882 г., т. е. к тому времени, когда болезнь, казалось, выпускала Тургенева из своих цепких лап.***

13-го мая.

Только что получила письмо от Ивана Сергеевича**** и спешу Вас уведомить, доро-

* «Несмотря на все наши заботы, полные любви о нем, это желание (улучшения) приблизительно все, что мы можем для него сделать», — писала дочь m-mе Виардо, Марианна Дювернуа, Е. Ардову (Апрелевой) — («Русск. Ведомости» 1904 г. № 25).

** Гаммы и рулады, доносившиеся до комнаты больного, казались скучными для Савиной, но не для Тургенева. «Музыка подо мной не только не надоедала мне, — писал он Полонскому 30-го мая 1882 г., — «но я даже истратил 200 фр. для устройства слуховой длинной трубы, чтобы лучше ее слышать». («Перв. Собр. пис.» стр. 436.

*** Из архива Полонских, находящегося в Пушкинском доме.

**** Письмо, о котором говорит Савина, почему-то не вошло в издание «Тургенев и Савина». В последнем,