19/20—332

здесь почти вовсе нет и сильных, острых акцентов горя и страданий. Здесь все и вся, глубоко затаив свои чувства, только тихо, устало вздыхает и робко плачет, — без борьбы, без протеста.

Плачет украдкой хрупкая Мелисанда, — эта обиженная всеми царевна-Нежность, не находящая приюта на холодной земле и тоскующая по солнечной ласке. Плачет и мягкий, нерешительный Пеллеас, боящийся осознать свое сердце и чувствующий себя безнадежно скованным. Сокрушенно вздыхает престарелый Аркель, сознающий только бесцельность всякого сопротивления и предоставляющий событиям плыть по течению. Сам «железный» Голо с трудом подавляет в душе своей невыплаканные слезы; всегда готов всплакнуть от безотчетного страха и его маленький Иниольд. Молча тоскует унылый дворец, скрывающий больного короля, молча вздыхает старый, заросший парк с гигантскими, неподвижными деревьями, почти не пропускающими лучей солнца… Плачут на бегу и овцы, которых пастух гурьбой гонит на ночь куда-то «не по дороге в хлев»...

Здесь все преждевременно стареет и вянет, здесь все подернуто мистическим туманом, словно лунной мглой, в которой ощупью блуждают человеческие существа. Но эта мгла таит нечто огромное могучее и властное, — в ней неограниченно царит неисповедимый Рок со своей спутницей Смертью, — и таинственный ужас сцены «подземелий» является как бы субстанцией драмы. Один Рок всем руководит, все подавляет, — его произволу все должны безропотно покоряться, скрывая свои чувства.

В этой атмосфере покорности, уныния и тихого плача едва зацветшая любовь героев фатально гибнет, — как слабый цветок, дерзнувший выглянуть на свет Божий и вдруг растоптанный тяжкой пятой...

Много у Метерлинка заведомо недосказано, многое вовсе не выражено словами, — потому что и не может быть ими выражено; есть некая граница, где слова