2—41

что доступно только большому таланту! Завтра Марья Гавриловна будет играть уже Наталью Петровну. Я нахожу, что она с успехом могла бы сохранить за собой роль Верочки, и считаю большой жертвой с ее стороны — отдать эту роль другой актрисе. Сегодня, когда она репетировала Наталью Петровну,— чувствовалось, что душа ее сидит в Верочке, что ее так и тянет к ней...

Я задал вопрос К. А.-чу: помнит ли он, как Тургенев был в Александринском театре, на «Месяце в деревне»?

— Еще бы мне забыть такой счастливый момент моей жизни! Никогда в жизни он не изгладится из моей памяти! Это было, кажется, на 15-м или 17-м представлении «Месяца в деревне». Как сейчас вижу Тургенева, усевшимся глубоко в директорской ложе. Шея у него была повязана каким-то длинным шарфом.

Когда на сцену выходил какой-нибудь актер, он брался за пенсне и смотрел в программу. После окончания спектакля нас всех, т. е. участвовавших в пьесе, повели в ложу к Тургеневу. Он как-то особенно ласково, мягко поздоровался с каждым из нас, и когда дошла очередь до меня, то на лице его появилась добродушная улыбка.

— Я никак не ожидал, не мечтал,— сказал он мне,— чтобы из Большинцова можно было сделать так много. Если бы я мог представить себе, до какой степени простирается искусство актера, то наверно обратил бы больше внимания на эту роль и дал бы вам больше материала...

Слова эти, сказанные человеком, которого я с юных лет боготворил,— перед которым преклонялся и которого считал чем-то недосягаемым,— произвели на меня сильное впечатление. Я возвращался домой точно опьяненный, и всю ночь передо мной стоял образ великого писателя и слышались его лестные слова,