15/16—233

телям и знатокам театра, представителям тогдашней интеллигентной Москвы; к числу последних принадлежали и члены просвещенной московской купеческой семьи Боткиных и группировавшегося около нее кружка молодых писателей, художников, актеров и музыкантов, — вообще ценителей искусства, вышедших из школы Белинского, пропитанных взглядами и настроениями «неистового Виссариона». Один из членов этого кружка упоминается и в письме Мочалова, наряду с известным московским доктором-профессором Иноземцевым: это Николай Христофорович Кетчер, по специальности врач, а в душе литератор, известный знаток и переводчик Шекспира; его сближала с Мочаловым общая любовь к английскому драматургу, в произведениях которого Мочалов особенно бывал превосходен.

Письмо не имеет на себе даты года, но можно думать, что писано оно за неделю до смерти, последовавшей 16 марта 1848 года. Почитатели таланта Мочалова, а среди них, конечно, и Боткины, и Кетчер, соорудили впоследствии на могиле знаменитого актера памятник, на коем высечена следующая красноречивая эпитафия:

Ты слыл безумцем в мире этом,

И бедняком ты опочил,

И лишь пред избранным поэтом

Земное счастье находил.

Так спи, безумный друг Шекспира,

Оправдан вечности творцом:

Вещал Он, что премудрость мира —

Безумство пред Его судом.

Вот письмо Мочалова:

Милостивый Государь

Василий Петрович!

Прежде — кланяюсь Вам; не налицо пред Вами предстаю, потому что болезнь еще держит меня дома. — Угодно было Провидению — помочь мне, оставить меня еще пожить; болезнь была, Васил. Петрович, слишком сурьезна, два раза был консилиум; был и любезный Николай Христофорович, был и г. Иноземцев; вероятно, Вы не знали, и я