13/14—143

ничего, что не отвечает их односторонней слепоте — роду музыкального дальтонизма.

Сила и видоизменения музыкального искусства — безграничны!

По выражению В. Одоевского, это: «высшая степень души человека, которая ускользает из-под резца ваятеля, которую не доскажут пламенные строки стихотворца, та степень, которую люди называют невыразимой и единственный язык которой есть — музыка»•.

Я хотел поделиться в этом коротеньком меморандуме с недавно прочитанным мной в старых воспоминаниях известного композитора Адольфа Адама, известного нам как автора балета «Жизель»», весьма любопытным мнением по поводу этого вопроса, причем я вспомнил об «Электре».

Вот что он пишет в очерке: Un musicien du XVIII siècle•, посвященном Рамо:

«Мало найдется лиц среди нашего поколения, которые могут вспомнить, что они слышали музыку Рамо. Несчастие композиторов то, что музыка — искусство, не имеющее устойчивого солидного основания, вроде, напр., живописи, имеющей целью подражание природе. Единственная цель музыки, очаровывать слух и вызывать душевные движения, но это базируется всецело на моде, и в музыке нет вечных красот—они преходящи. Неподражаемому Люлли, которого мы знаем только имя, наследовал неподражаемый Рамо, из музыки которого мы не слышали ни одной ноты, ибо все музыканты объявляются их современниками обыкновенно неподражаемыми, пока они не будут низвергнуты с посаженного трона соперниками, которым в свою очередь предстоит быть в более или менее отдаленном будущем также низложенными».

Представьте, это пишет человек в начале XVIII столетия • о Рамо, действовавшем всего только за 50 лет до этого времени!