9—9

в какой-то мансарде, распевал: «Красотки-гризетки, совсем не кокетки» и т. д.

У меня не хватило бы ни времени, ни способностей хотя бы в 2—3 словах описать всех музыкантов, всех артистов русской, французской и немецкой трупп, всех певцов русской и итальянской опер, всех балетных артистов, которых я лично знал... Помню я отлично Антона Рубинштейна, этого колосса фортепианной игры, с типичнейшим, незабываемым лицом, с большею охотою игравшего у моего брата•... в карты, чем на рояли, Давыдова, известного виолончелиста, Гитри, и теперь первого артиста в Париже; Николая Рубинштейна, кумира всех женщин, по таланту не уступавшего своему знаменитому брату, которого Москва хоронила с такою помпою, что днем, по приказанию тогдашнего знаменитого городского головы Алексеева, державшего Москву в струне, на всем протяжении проезда тела Николая Григорьевича были зажжены фонари и убраны трауром, — нет, не об них я теперь собираюсь говорить. К тому же о некоторых артистах я несколько лет тому назад уже высказался в печати. Делаю исключение... для И. Ф. Горбунова, этого своего рода unicum"а.

Мне не только многажды приходилось бывать в обществе Ивана Федоровича, но в последние годы его жизни быть даже некоторое время его врачом. Кто в частной жизни сталкивался с этим «беспартийным», действительно русским человеком, тот никогда не мог позабыть проведенных с ним часов. Одно-другое слово, сказанное И. Ф., сразу запечатлевалось у вас в мозгу, и вы тотчас могли себе ясно представить человека, нет, не человека, а целый «тип», о котором хотел сказать рассказчик... В увековеченном А. Ф. Кони издании сочинений И. Ф. Горбунова•, конечно, нет тех рассказов, которые сообщались Горбуновым друзьям-приятелям — келейно, за