8—49

прекрасный тенор, и вот по субботам у нас в доме устраивались вечера пения. Аккомпанировал знакомый Спасского, Илья Антипович Татаринов, ученик Лешетицкого, который до конца своей жизни занимал место помощника редактора «Правительственного Вестника». Отец Татаринова был управляющим министра иностранных дел графа Нессельрода, славившегося своими оранжереями, в которых разводились всевозможных видов камелии. Молодой Татаринов, будучи страстным балетоманом, букеты этих камелий подносил балеринам, а по смерти отца полученный небольшой капитал, как он говорил: «прожил в “инфернальной ложе большого театра”» — «инфернальными ложами» назывались две ложи 1-го яруса, над центральною государственною ложею бельэтажа, по сторонам главного входа. Отличались эти ложи золочеными решетками-рамами, которые можно было не открывать, чтобы не видно было, кто сидит в ложе. Их любила петербургская молодежь. Татаринов привозил с собою частенько виолончелиста Мариинского театра Путилова, который, равно как и Татаринов, очень любили попивать отцовскую Марсалу, которую ему привозили из заграницы его ученики, как инспектору классов морского инженерного и артиллерийского училища.

Спасский в конце зимы оставил университет, и уехал в Италию оканчивать свое музыкальное образование, где и пробыл два или три года, и по своем возвращении в Петербурге дебютировал на сцене Мариинского театра в роли «Фауста» •, но потерпел полное фиаско, так как был лишен музыкального слуха и постоянно и в разученных даже партиях детонировал, т. е. фальшивил и частенько расходился с оркестром. Я был на этом позорном его дебюте и никогда не мог позабыть, как Спасский у себя в уборной, то и дело подходя к зеркалу и любуясь своей грандиоз-