II—231

другой без всякой мне лести играл на виолончели, восхищаясь богатству идей нашей народной мелодии! Ты скажешь: «они не напечатаны; их никто не знает». — Неправда: они напечатаны и некоторые из них известны обоим Виелгорским*, Рейнгарду **, Мауреру*** и многим хорошим музыкантам. Я бы желал, чтоб ты выслушал финал третьего акта оперы «Аскольдова Могила»: ты бы посовестился и уверился бы, что заря русской музыки оперной занялась в Москве, а не в Петербурге. Я первый обожатель прекраснейшего таланта Глинки, но не хочу и не могу уступить право первенства! Правда, что ни в одной из моих опер нет торжественных маршей, польских мазурок, но есть неотъемлемые достоинства, приобретаемые большой практикой и знанием оркестра. Нет ораториального, нет лирического, да это ли нужно в опере? Всякий род музыки имеет свои формы, свои границы; в театр ходят не Богу молится, да и к тому же много зависит от неумения сочинить поэму. Ты сам знаешь, много ли у нас таких писателей, которые бы знали, что нужно музыканту; а этого уменья я в Розене**** не вижу. Прошло время итальянских либрет, — да что тут говорить! Ты, я вижу, не переменился, по-прежнему пылок к первому

* Известные меломаны, графы Матвей и Михаил Юрьевичи Виельгорские.

** Известный пианист, ученик Фильда.

*** Известный скрипач-виртуоз и композитор, в 1835 г. — капельмейстер оркестра французского театра в Петербурге; род. 1789, ум. 1878; сотрудничал Верстовскому в двух операх-водевилях.

**** Барон Егор Федорович Розен, автор либретто «Жизни за Царя».