II—166

не вполне сочиненного, так как он немедленно запоминает им слышанное и спустя некоторое время преподносит его композитору, а иногда и слушателям, на рояле в вернейшей передаче. Таким путем Ал. Порф. был страшно поражен, когда однажды услыхал, сидя в соседней комнате, сочиненный им недавно отрывок для Игоря, еще никому не известный и не занесенный даже на бумагу. Оказалось, это играл в зале у них Гольдштейн, который несколько дней тому назад, будучи рядом в химической лаборатории, невольно подслушал этот отрывок. Гольдштейн пред уходом в этот день сыграл несколько очень интересных вещей по просьбе и указанию Екатерины Сергеевны и все наизусть. Видя мое удивление, Бородин рассказал мне, что на петербургском горизонте появился еще один поразительный музыкант, молодой ученик, кончающий консерваторию, — Феликс Блуменфельд, которого он прозвал: «пожирателем нот». «Что вы ему не подложите, какую хотите нотную рукопись, даже партитуру, или какой-нибудь трудный концерт, Феликс с листа сыграет его и, за редкими исключениями, даже в настоящем темпе; необычайная способность схватывать подчас довольно сложную по фактуре музыку одним острым беглым взглядом, обладающим какой-то сверхъестественной проницательностью».

Впоследствии мне неоднократно приходилось у М. П. Беляева, на его «пятницах», восхищаться удивительной дешифровкой нот Блуменфельдом, когда он по окончании квартетной игры, пред ужином, разбирал с листа рукописи, приносимые разными, бывавшими у Беляева композиторами, не взирая ни на какой почерк и ни на какие технические трудности.