II—124

как бы этим бросило вызов театру, предъявив особые требования к театральной интерпретации, в которой, казалось, должно было отразиться достойное, стоящее на соответствующей высоте, сценическое осуществление.

Задана была трудная и большая задача театру, и, судя по свидетельству современников, следует думать, что задание во многом было осуществлено.

Важным и ценным является признание за театром его животворящей силы. Живое слово воскрешает мертвую поэзию, душа которой, по выражению одного современника, есть актер, — «Player was ever the life of dead poesie» — заявление это относится к 1616 году.

Истинная красота поэзии заключается в звуковом ее воспроизведении живым человеческим существом, почему театр (страшное орудие которого, по выражению ярого его противника Steph Gosson’а, есть смелое, могучее, властное Божье слово) является Ludus Literarum School of good Language, т. е. школой изящной словесности. Так говорит любитель театра Флекно.

Это признание за театром тесной его связи с изящной литературой есть великое признание в XVI веке, тем более что как раз в это время процветал театр импровизации, театр Commedia dell’arte, который рано или поздно должен был отойти на второй план, так как был оторван от литературы. Следствием такого взгляда выступает преобладание слуховых впечатлений над зрительными, и Флекно, отмечая позднейшую пышность и великолепие постановок конца первой половины XVII века, добавляет: «Но то, что делается для улучшения сцены, идет в ущерб пьесам, так как возможно, что теперь стремятся