II—61

шивать и более непосредственные упреки в непонимании отдельных типов.

В своих обобщениях он оперировал понятием «самодура». Понятие это дано самим Островским и притом в самых определенных выражениях. «Самодур — это называется, коли вот человек никого не слушает, ты ему хоть кол на голове теши, а он все свое, топнет ногой, скажет: кто я? тут уж все домашние в ноги должны, так и лежат, а то беда...» Не только властный характер, но и безудержно деспотические выходки, вот что неизбежно для самодура. Но Добролюбов стал подгонять под этот тип такие лица, которые не только не грозны нарочитою грозностью, но мягки, как воск, по своему душевному складу. Таков, например, герой комедии «Не в свои сани не садись» — Максим Федотович Русаков. Нежный семьянин, он тридцать лет прожил с покойницей женой так, что они друг от друга слова неласкового не слыхали, и уж одна эта черта неоспоримой гранью отделяет его от самодуров. Не самодурством, а безграничной мягкостью веет и от отношении его к окружающим. Но, конечно, образ воззрений Русакова сложился не вне общего уклада понятий. Как человек определенного быта и эпохи, он признает благоразумность опеки старших над младшими, и за эту черту Добролюбов его награждает эпитетом самодура. Что ж остается от сущности эпитета, как характеристики человека упрямого в своих вспышках, человека, пред которым все домашние должны буквально в ногах валяться? Ничего. Так и поняла дело дальнейшая критика.

Как это отметил и Тургенев в романе «Новь», впечатление от пьесы слагалось у современни-