I—134

чувства! Его признания непреложно указывают на то, что он стремился придать пьесе утонченно-нежный колорит, готов был искать новых форм, сознательно избегая не только подчеркнутости, но и договоренности*. И эти устремленья потерпели неудачу, хотя прелесть замысла не могла не быть угадана даже тогда, когда сценический рисунок актрисы не слился с рисунком автора. В 1853 году, в далекую пору первой постановки пьесы, о новом произведении писал на страницах «Северной Пчелы» старый театрал Рафаил Зотов. Незадолго перед тем он отметил, как новую эру в истории русской сцены, первую постановку комедии «Не в свои сани не садись»•. Зрители были умилены, в театре слышались рыдания, и все это было достигнуто не эффектами, а «простотой и естественностью. Но «Бедная невеста» показалась несценичной и этому критику. «Нам самим и грустно и досадно», — писал он о пьесе, — «что такие драматические стихии, такие превосходные характеры пропали даром... Отдельных вещей, восхищающих вас, бездна, а все утомительно, бессвязно, скучно»**. И вот через долгие десятки лет к этому «скучному» и «утомительному» прикоснулся новый талант.

Правда, упреки автору не замерли и теперь, но в отзывах зазвучали совсем иные мотивы — артистку• многие готовы были сравнивать с васнецовским ангелом за нервный трепет и то желание проникнуть в будущее, которым дышало ее прекрасное лицо***. Это ли не приближение к наиболее дорогому замыслу автора?

Мне приходилось уже говорить, что еще неоспоримее заслуга Комиссаржевской как толкователь-

* «Как вещь очень тонкую, им (критикам) не понять ее», — писал Островский М. Погодину•.

** «Севернал Пчела» 1853 г., № 241.

*** «Новости» 1900 г. 31 августа.