I—131

которые являлись предпосылкой этого направления. После Чернышевского, Писарева и Добролюбова мы знали не только Михайловского и Скабичевского. К нам пришел уже со своим страстным, полным глубоких горений словом А. Волынский*. Тонкому и неумолимому анализу подверг он принципы социальной критики и сказал: искусство не в этом, искусство в вечном устремлении ввысь, в абсолюте, к которому неудержимо стремится дух. И эти слова поразили и увлекли тем более, что критик не замыкался в тогу холодного эстетизма. Он взял все лучшее от правдивых устремлений старой школы и в то же время показал, что борьба за материальное имеет лишь ценность этапа на пути более ярких духовных восхождений. Но разве тут нет единства с путями Комиссаржевской?

В самых незатейливых пьесах, вроде «Волшебной сказки»•, она тосковала не только по довольству, а и по красоте жизни, и борьба за несчастное, жалкое, обездоленное вырастала в ее творчестве до борьбы за светлый праздник духа**. Если статьи Волынского были протесты против публицистики литературы, игра артистки была не менее ярким протестом против публицистики рампы. Близкие лица говорят о непосредственном влиянии на Комиссаржевскую автора «Русских критиков», — и этому так легко поверить!***

Как бы то ни было, мы видели пред собой свою артистку. Воля к жизни и воля к красоте — в этом синтезе ее игры сказывался дух той эпохи, когда молодежь создавала популярность Горькому, с восторгом принимала пьесы Чехова, от споров о марксизме

* Деятельность критика особенно ярко выразилась в журнале «Северный Вестник» за 1891—1897 г.

** «Волшебная сказка», пьеса в 4-х д. И. Н. Потапенко.

*** «Альконост», сборник памяти В. Ф. Комиссаржевской, издание Передвижного театра П. Гайдебурова и Н. Скарской•, стр. 33.