I—105

принимают за француза, увлекаются им. И только рассудительность и наблюдательность отца вскрывает обман Семена, и дочки получают «урок».

Сцены с переодеванием Семена в маркиза, его удача в обмане дочек и сначала даже отца, конечно, наивны и слишком грубо нравоучительны. Но не в этом ценность комедии, а в ее живости, сценичности, тонкости отдельных психологических моментов. Хороши сцены встречи Семена и Даши, когда они после долгой разлуки хотят рассказать о своей жизни друг другу наперебой и в конце концов ничего не могут рассказать в спорах, кому из них начать рассказ. Очень живо написана сцена разговора отца с дочерьми, когда тараторки не дают сказать ему слова.

Очень выдержаны и отдельные лица. Если дочери карикатурны, если Семен, ставши маркизом, слишком грубо очерчен, то Велькаров уже выделяется своей цельностью, определенностью своих взглядов. Это не Сумбуров, который впадает в другую крайность — ненависти к французскому. Велькаров признает и французский язык. «Есть случаи», говорит он, «когда знание языков употребить и нужно и полезно». Он восстает против ненормальности увлечения французским, но не в принципе.

Очень тонко очерчена няня Василиса, жалостливая нянька, желающая своим воспитанницам добра, болеющая с ними о тяжести наказания, но в то же время Свято выполняющая наказ барина — не допускать разговоров на французском языке. Особенно тонко подмечена та народная черта, когда старушка, глядя на других, вспоминает что-либо из своей жизни и горюет. Это сцена, когда барышни плачут над несчастным маркизом, а няня тоже плачет: «глядела на вас, глядела, индо меня горе разобрало: я вспомнила про внука Егорку, которого за пьянство в рекруты отдали; ну такой же был статный, как его милость». Особенно хороши ее замечания, когда у девиц срываются французские слова: «Матушка Лукерья Ива-