I—92

отважился бы выслушать приговор просвещенной публики, которой одной автор оставляет назначать истинную цену сочинению. Я выбрал театр своим судилищем, публику — судьею, а Ваше Превосходительство осмелился просить, чтобы соблаговолили только выставить на суд мое творение; но и в сем нашел неожиданные препятствия.

Ваше Превосходительство издали приговор, что мою оперу не можно представить, доколе не будет в ней выкинуто, что двух европейцев хотят принесть в жертву, и что это револьтирует, как вы изволили сказать, слушателей. Во-первых, что, сочиняя сию оперу, я имел намерение забавлять, трогая сердца, и в сем-то состоит должность автора, ибо вывести на театр шута не есть еще сделать драму.

Смешить безрассудно — дар подлыя души •. И я думал, что Вашему Превосходительству для театра угодна опера, где можно и смеяться, и чувствовать, — я же писал не комическую, но героическую оперу: образ писания, который и в драмах, и в музыкальных творениях от публики принимается… Но что до сего, основанного на правилах театра, действия, когда хотят американцы сжечь пойманного мужика, но оно не совершенно трагическое, но сделанное для умножения страха комическому лицу, которое выдумывает разные смешные средства, чтобы себя избавить, и которого с его барином, по просьбе своей любовницы, сами американцы отпускают. Если это — трагическое действие, то и то не менее трагическое, когда в «Скапиновых обманах» • барин хочет заколоть слугу в своем гневе; ибо, разбирая подробно, зарезать человека не есть слишком смешное дело; а потом и то уже будет жалко в комедии “Лекарь поневоле”•, когда бедного Сганареля зачнут бить палками, ибо, Ваше Превосходительство, я думаю, согласитесь, что бить палками человека также не