I—40

только сбросил иго татарское, но и покорил себе сотню иноплеменных народов, и создал государство, «размерами своими потрясающее воображение всех народов мира», — говорит Бердяев: «Никакая философия истории, славянофильская или западническая, не разгадала еще, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и могущественную государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии, почему свободный духом народ как будто бы не хочет свободной жизни? Эта тайна связана с особенным соотношением женственного и мужественного начала в русском народном характере. Та же антиномичность проходит через все русское бытие».

Но мы слишком далеко ушли от «Китежа». Вернемся к музыке Римского-Корсакова.

Если отталкивающий характер Кутерьмы не поддается музыкальному изображению, то привлекательный образ Февронии является одним из самых благодарных для музыкальной иллюстрации. И из всех лиц, выведенных в Китеже, Феврония наиболее удалась композитору. Я не хочу сравнивать музыку «Китежа» и «Парсифаля»: непосредственное творчество русского композитора, к сожалению, слишком явно уступает пламенной фантазии немецкого композитора, а недостаток темперамента, чувствующийся во всех сочинениях Корсакова, особенно ощутим именно в «Китеже». В то время, как Вагнер именно в третьем акте своих опер развертывает все свои средства воздействия на слушателей, так что сохранилась даже острота (а может быть и не острота), будто Вагнер начинал сочинения своих опер с третьего акта, Римский-Корсаков именно в момент величайшего подъема настроения по ходу драматического действия как-то слабеет в силе непосредственного творчества; начинает чувствоваться «работа» композитора, и настроение слушателя охлаждается. К сожалению, такова последняя картина в «Китеже»,