9—12

промежуточную: допускают мелодраму, но мелодраму хорошую. Можно бы согласиться с таким положением. Но разве нет здесь опасности, что вслед за мелодрамой хорошей хлынет сейчас и мелодрама очень нехорошая?.. Ворвется та именно крикливая, болтливая, фальшивая, слезливая и, черт бы ее драл! — добродетельная мелодрама, от которой десятилетиями, разбиваясь в кровь_, приходилось отбиваться и артистам, и драматургам, и критике. После полувекового героического карабкания кверху, к Чехову и Метерлинку, — бах в яму «Чада жизни»•... Весело?

И не нужно думать, что в яму мелодрам свалится непременно так называемая «новая публика», люди, которые до сих пор в театр вовсе не ходили и художественные радости свои получали только от Луриха•. Публика старая тоже не плоха. Там тоже немало есть голубчиков, которые сидят в Художественном, смотрят «Вишневый сад»•, а втайне тоскуют:

— Вот были «Петербургские трущобы» •!.

В трущобу, однако, не лазят: nobless oblige. •  И не хочется в моветоны. Оно, хоть и ух как противна, устрица эта самая, но развитые люди говорят «важно». Надо и мне ее глотать... И оттого, хоть и страдая, смотрят Метерлинка. Мелодраму «отвергают», мелодрамой не питаются, и мелодрамы не питают... Если же теперь мелодраму реабилитировать, быстренько сбросят люди с лестницы скучного Ибсена и чудного Метерлинка, даже и Островского, и такое пойдет откровенное, веселое чавкание мелодраматических желудей, что жутко станет. Вся долгая, самоотверженная работа лучших сил театра по облагорожению вкуса пойдет прахом. Хороший вкус, он как здоровье: всходит золотниками, выходит пудами... Мечтали и добивались, чтобы не «Милорда»• глупого, а Пушкина и Белинского понес человек домой с базара жизни.• Как будто и добились.