8—41

ственные, природные инстинкты отнюдь не греховны, — греховны и бедственны только эгоистичные, корыстные уклонения от естественных законов, установленных Богом и возвещенных миру его Спасителем. Нужны великие дела и доблестные подвиги. Но никакие подвиги, как и никакие материальные блага, сами по себе не принесут человечеству действительного счастья: только высшая мудрость — любовь-сострадание — способна возродить мир. Истинным героем поэтому является лишь тот, кого осеняет интуиция этой животворной мудрости.

«Парсифаль» не есть гимн смерти, самоумерщвлению, — это есть гимн жизни, но жизни новой, возрожденной по заветам Христа. «Вот тело мое, вот кровь моя, — здесь с вами я всегда!..»

Виктор Коломийцов.

Перед  расцветом  театра.

II.

Петр ошеломил всех своим необузданным порывом! Все, к чему привыкла «царская» Москва, сводилось на нет, все искоренялось, все ломалось. И вместо всего старого, всего привычного, всего дорогого сердцу воздвигалось нечто новое, нечто невиданное и неслыханное. Широкий размах, с которым Петр преобразовывал свою страну, само собою разумеется, не мог не коснуться и театра, не удовлетворявшего его. Его здоровый вкус не мог мириться с теми формами современной ему драматургии, которые являлись таким же пережитком, как и все то, с чем боролся Петр, — он чувствовал всю фальшь той вычурности, без которой современные пьесы и не писались, и не ставились, и не игрались. И он, знавший уже парижский театр и подаривший даже шпагу