6—48

своим прикрыл убегающую от побоев женщину и на себя готов принять ей предназначенное истязание. Герой и святой. А вор. А нелеп и смешон... Как это глубоко человечно, сколько здесь сердца!.. И сколько мудрого прозрения у Толстого в самую далекую глубину души... Не сто строк — печатный лист хотелось бы написать, чтобы пояснить, в чем я вижу высокие красоты этой маленькой «эскизной» комедии... А недостатки? О, конечно, не трудно их разглядеть. Опять эскизно. Не закончено. Не доделано. Лейкинство в языке Прохожего. «Бонжурка» вместо тужурка тоже коробит. И пр. и пр. Но скучно говорить об этом. Говорить надо о том, как хорошо передает Уралов Михайлу•. Идет он бить жену. Свиреп. Прохожий — щуплый и голодный — загородил дорогу:

— Не позволю эксплуатировать женский пол!

Отшвырнуть бы его Михайле ногой, как надоедливого котенка.

Но Михайло озадачен. Изумлен. И обрадован. И счастлив. Ах, как же это хорошо, что не дают ему бить жену! Ведь его жена — «первый сорт». И слава Богу, что помешал Прохожий совершить злое дело.

Г. Уралов в этой сцене очень хорош. Может быть, показался бы у Толстого Михайла несколько «утрированным», если бы не осветил его своей превосходной игрой г. Уралов. Может быть, финал пьесы показался бы слегка сантиментальным, если бы не так хорошо произносил г. Уралов:

— А ты меня учить!

Поди, научи его... Учи его, когда самое высокое, что мог создать не только человек, но и Богочеловек, — милосердие, прощение, — Михайла знает так твердо и выполняет так просто.

Чему еще можно научить такое сердце?

Не забыть еще игры г.Шаповаленко. И роль-то