5—40

но как-то страшно было после шумной, светской беспечальной жизни уехать в провинциальную глушь и очень надолго, если не навсегда. Вот тут-то и пришло мне в голову использовать свои “салонные” таланты. Я недурно играл на фортепиано, на гитаре, заставлял трепетать сердца барышень исполнением цыганских романсов, много и, как говорят, хорошо играл в любительских спектаклях. Мне пришло в голову: не могу ли я петь в оперетке? Об опере не смел и мечтать. Я отправился к певшему тогда в Киевской опере известному певцу Е. К. Ряднову, который, выслушав меня, нашел прекрасный оперный голос и предложил со мной заниматься. Ему я обязан своими первыми успехами. Е. К. Ряднов вскоре получил ангажемент в Тифлис, в оперную труппу И. Е. Питоева, куда рекомендовал и меня как своего ученика, имеющего в репертуаре четыре оперы: “Джиоконду”•, “Демона”•, “Онегина”• и “Кармен”•. Надо сказать, что из этих опер я не знал ни одной строчки. Мы рассчитывали на то, что труппа у Питоева была очень большая и я успею исподволь подготовиться, тем более, что ехал на весьма скромных условиях. Каков же был мой ужас, когда, прибывши в Тифлис, я узнал от Питоева, что у него нет ни одного баритона! С одним он поссорился, другого похитила и увезла в горы какая-то местная любительница музыки, третий заболел, — словом, мне пришлось через неделю (мы приехали на Страстной) выступать в одной из труднейших баритонных партий — Барнабы в “Джиоконде”•, о которой я понятия не имел. Тем не менее, в течение нескольких дней я выучил эту партию и, когда начались репетиции, увидел, что как будто что-то выходит, что я произвожу впечатление. Помню панический страх перед первым спектаклем. Я стою на лестнице “Дворца дожей”, занавес уже готов подняться, и в моем сознании является