4—31

телей к тишине и благопристойности. Эти прологи очень живо характеризуют нравы тогдашней театральной публики. Так, в одном из них приглашаются к молчанию как голодные, так и сытые, причем прибавлено: «Если кто пришел сюда наевшись, тот поступил гораздо благоразумнее; а кто не ел, тот пусть насыщается комедией, вообще; же у кого есть еда, тот — простите — поступил очень глупо, усевшись здесь натощак». После этого общего обращения следуют частности. Так, кормилицы приглашаются оставаться дома со своими младенцами; тогда они не будут страдать от жажды, а их питомцы — от голода и не будут поэтому блеять в театре, как козлята. Подобная же просьба обращена и к матронам: они должны смотреть и смеяться бесшумно, должны удерживать здесь свою звонкую болтовню и поберечь ее для дома; хоть в театре они должны дать отдых своим мужьям.

Бывали, как видно из этого же пролога, и такие случаи, что какая-нибудь слишком вольная и бесстыдная красавица пыталась залезть на самую сцену, откуда ее, разумеется, бесцеремонно выпроваживали. Но подобные внушения и увещания делались в возможно шутливой и мягкой форме, особенно на первых порах развития театра, потому что публика туго привыкала к подобным представлениям и была не прочь покинуть их для какого-нибудь другого более интересного, на ее взгляд, зрелища.

Особенно не повезло в этом отношении комедии Теренция «Свекровь», пьесе интересной уже по одному тому, что в ней находят сходство с «Dame aux camélias» Дюма младшего. Первое представление пришлось сряду же прекратить потому, что публика, особенно женщины, немало волновались в ожидании устраиваемого по соседству с театром зрелища канатных плясунов. Второе представление началось