II—224

почетное гражданство в московском закулисном мире» — самая лестная похвала.

Такое доброе отношение к Леонидову его сотоварищей по сцене не изменилось со временем, напротив, постоянно росло и крепло, потому что качества, проявленные им в начале карьеры, не были случайные или наносные. И через 25 лет, в 1864 г., на двадцатипятилетнем юбилее его сценической деятельности, когда Леонидов снова уже был в Петербурге•, актер и писатель-переводчик, друг А. Н. Островского, Федор Алексеевич Бурдин, мог без лести назвать его «чуждым всяких интриг», «исполненным ко всем доброжелательства, никогда не унижавшимся пред старшими» и «не зазнававшимся пред младшими», сказать про него, что он «как артист сочувствует всему прекрасному, как человек всегда идет впереди на всякое доброе дело».

Еще через 25 лет, в 1888 г., когда в Александринском театре Л. Л. Леонидов праздновал свою «золотую свадьбу» на русской сцене и ему был дан прощальный спектакль•, и молодые и старые сотоварищи его, и артисты других театров и трупп, и представители литературы, и публика, все единодушно приветствовали старика-юбиляра. И в стихотворении Иванова-Классика, которое читал от театра Корша Далматов, опять мелькнули те же мысли, которые были в словах Бурдина, что он полвека «шел честным, добрым, благородным», что он

«Как артист и человек

Хранил в душе святое пламя

И сохранился средь других

Как “незапятнанное знамя”

Давно минувших светлых дней».