II—213

извинительную записку, высказывая сожаление, что сделал такую грубую ошибку, осмелился просить денег на лечение в счет награды, на которую не имею никакого права. Что ж делать! я никогда не был чиновником и службы не знаю. В этом же письме* я просил разрешить выдать мне 500 руб. авансом из моего жалованья с вычетом в продолжение 12 месяцев (как позволялось мне это уже три раза), но и на это, последнее средство как-нибудь достать денег на необходимое лечение серьезной и трудной болезни, директор приказал дать такой ответ, что если я желаю взять 500 руб., то уплатить их обяжут меня не в 12 месяцев, а в четыре. Так стало мне гадко, так тяжко от этого непонятного зложелательства, что я сам уже приехал в контору, изъявил согласие на уплату аванса в 4 м., оставил доверенность на получение этих 500 р. брату и в тот же день в 3 часа уехал в Москву. Вы спросите, какая причина была для такой непонятной перемены отношения ко мне Всеволожского? Вот какая: товарищеский донос и целая куча сплетен и клеветы на меня. Вы спросите, зачем я не искал свидания с директором, чтобы лично объясниться с ним? Но не забудьте же, что я болен очень серьезно, болен и нервно расстроен, и что идти на риск получить вторую пощечину, — т. е. быть непринятым, у меня просто не хватило силы. Я решил уехать тотчас же и с дороги написать ему письмо.— О доносе и сплетнях я говорю не голословно, у меня есть доказательства**. Ну, теперь напишу

* В «Деле Свободина», хотя и имеется письмо с просьбой об авансе, но в нем нет извинения пред директором.

** Во всяком случае письменного доноса на Свободина не было, иначе он находился бы при его бумагах.