II—173

балетмейстер Мариус Петипа был вполне ею доволен: он находил, что коленки ее слабы и она более подходит к характерным танцам, чем к той античной классической школе, связанной с механической мощью ножных мускулов, которая соприсуща первым танцовщицам. Почти то же находили и учителя пения, Верочка не обладала оперным голосом: он у нее был микроскопический; но она так мило фразировала, с такой обворожительной грацией передавала речитативные места текста, что ей отдавали предпочтение пред теми, кто обладал голосом несравненно сильнейшим. Когда доводилось ей участвовать в драматических спектаклях, тут она очаровывала всех непринужденной грацией передачи роли, какой-то детской наивностью исполнения и той светлой улыбкой, которая озаряла ее простое, может быть, излишне славянское, совсем не античное лицо.

Когда ее выпускали из училища, пред ней стояла дилемма: куда идти, в драму или балет? Но отец• ее настоял на балете. Это был его департамент, где он значил очень много, а драма — была где-то в стороне, да и «Александринка» пользовалась тогда плохой репутацией. Если балет посещали плешивые старички-звездоносцы и молодая гвардия, итальянскую оперу и французский театр — исключительно высшая аристократия, русскую оперу — меломаны и учащаяся молодежь, то русский театр отдан был в специальное пользование Гостиного и Апраксина двора. По воскресеньям в партере пахло смазными сапогами, — благо тогда кресла стоили всего рубль с четвертью; в фойе бельэтажа разгуливали дамы с кавалерами в поддевках, а в четвертом ярусе, в ложах, иногда щелкали