II—65

“Темного Царства”, как будто условившись забыть о воплях на него за идеализацию семейных начал и народного быта. Но всякое увлечение теориею недолговечно. Попробуйте без теории в голове и в сердце, а руководствуясь простым здравым смыслом и простым же здравым чувством, приложить добролюбовский масштаб к “Бедность не порок” — ахинея выйдет ужаснейшая. Темное царство выйдет весь этот старый, веселый, добрый быт, который царствует в драме, которого так жаль доброй старухе матери, которого извечным и святым понятиям долга подчиняется светлая личность Любови Гордеевны и даровито страстная личность Мити, к миру с которым, а потом к восстановлению мира и лада к которому стремится великая душа Любима Торцова... Темное царство выйдет все, что составляет поэзию благоуханную, молодую, чистую поэзию драмы, рассыпанную в ней, наивно безрасчетную, даже, пожалуй, в виде сырых материалов святочных забав, целиком без переработки внесенных художником в его искреннее создание».*

Так писал Аполлон Григорьев, и пламенный защитник жизни, неумолимый враг предвзятых теорий может быть спокоен. Вечно живое искусство отомстило Добролюбову гораздо сильнее, чем можно было ожидать. Размахнувшись на все старое, автор «Темного Царства» погрешил против всей истины, вплоть до начал того либерализма, во имя которого соткал паутину своей хитроумной теории. Мы говорим об осуждении героя «Не в свои сани не садись» Бородкина, о недоверии к его порыву взять девушку замуж, после того как ее во-

* «Якорь», 1863 г., № 11.