II—52

Статья, с которой не спадал ореол непогрешимости, стала, раздражать не только отдельными положениями, но и общим своим духом. Оговорки против «Темного Царства», единичные вначале, стали с течением времени принадлежностью буквально каждой критической статьи. А затем пошло и оспаривание идей Добролюбова в их целом, принимавшее порой характер до страстности враждебного протеста. В чем же дело? Перед какой загадкой стоим мы? Не настало ли наконец время отделить зерно истины от плевел облепившей его лжи, не смущаясь тем, что и плевел найдется неизмеримо больше, чем можно было предполагать, и самое зерно окажется чахлым, не способным дать ростки.

Статья Добролюбова приобрела такую популярность, что с годами ее окружила легенда. Не в меру усердные поклонники критика стали вести все летосчисление от этой даты и смело утверждать, что своей славой Островский был обязан Добролюбову. Это утверждение, конечно, вздор. Успех подлинный, столько же шумный, сколько и неоспоримый пришел к Островскому очень рано. Его узнал он еще при чтении своего первого произведения.• Отзывы Шевырева, Давыдова, Хомякова, Погодина, графини Растопчиной, Ермолова, скрепленные неизменными восторгами всех остальных слушателей, заставляли вспомнить о тех овациях, которые выпадали на долю творцов величайших шедевров русской драматической литературы. Да это так и было, и имя Островского начинало уже сближаться с именами Гоголя и Фонвизина. Цензурный запрет исполнять комедии на сцене, протест именитого купечества, полицейское