I—126

зывает ли также, что какая-то сторона — и очень существенная, — сторона чувства, душевная жизнь, остается глубоко неудовлетворенной при такой полной свободе, до какой дошел Освальд и на пути к которой находится фру Альвинг. Ничем более не сдержанная жажда жизни и наслаждения уничтожает ту тонкую нравственную щепетильность, которая чарует во фру Альвинг, которая не позволила пастору принять любимую женщину, когда она, обезумев, бросилась к нему, которая диктует все бескорыстные и высокие порывы человеческой души.

Не уничтожает ли подобное освобождение нечто более существенное, чем приведения. А в таком случае еще большой вопрос, даст ли оно больше личного и общественного счастья, чем старое нежелательное подчинение привидениям.

Здесь Ибсен по обыкновению зажигает свой «маяк».

Бьернсон сказал: «Пьесы Ибсена подобны маякам. Они показывают, куда не следует плыть».

В «Приведениях» маяк Ибсена светит в обе стороны. В сторону неразборчивого утверждения и в сторону голословного отрицания.

Преследуя приведения, Ибсен предлагает трудную работу отделения истины от вредных наслоений. Тут и начинается та трудовая неделя, о которой он говорил и для которой хотел закалить умы. «Я буду доволен результатом труда своей жизни, если труд этот может послужить к тому, чтоб подготовить настроение для завтрашнего дня. Прежде всего буду я доволен, если труд этот поспособствует закалению умов для той трудовой недели, которая без сомнения наступит затем».

Она наступила: надо положить новую основу жизни. Но для этого мало одного внезапного и легкомысленного отрицания всего наследия отцов, необходима тщательная его проверка. Страшно, освобождаясь от шлаков, заодно, по неведению, выбросить и золото. Ведь от ошибок отцов гибнут