I—51

мом Александрова, не без ловкости использовал вошедшие тогда в обиход мировые суды. Публика представила себе, что новая пьеса — сатира на новое гражданское судопроизводство, и валом повалила в театр. И исполнители подобрались подходящие. Павел Васильев, игравший главную роль Колечкина, был комик высокой пробы и плавал как рыба в воде в роли, дававшей ряд комических положений и очень сомнительный характер. Молоденькая актриса на роли горничных — Стрельская — за неимением другого материала уже выступала в «Орфей в аду»•, изображая Общественное Мнение, одетое, по измышлению переводчиков в «национальные цвета», то есть в полосатые немецкие цвета полицейских будок: черный, оранжевый и белый; эта Стрельская выступила и в переделке Крылова, в роли горничной Дуни, и вызвала всеобщий восторг.

«И такую бытовую артистку маринуют! — восклицали в печати. — Пятнадцать лет подряд она в водевилях играет роли бессмысленных субреток!»

Когда Сазонов в дурацком зеленом шапокляке канканировал в «Маленьком Фаусте»•, критика кричала, что он разменивает свое дарование. А когда в первый свой бенефис, в тот же сезон, поставил он пьесу Манна из общественной жизни «Общее благо»•, — на скуку и якобы бездарность автора обрушились все, и пьеса имела сомнительный успех, во всяком случае меньший, чем «К мировому!» и «Маленький Фауст».

И. А. Манн до сих пор не поставлен на свое место. Его считали чуть ли не ретроградом только потому, что пьесы его «Паутина», «Говоруны» и «Общее благо» печатались в той части нашей журналистики, которая считалась консервативной.• Главная ошибка хулителей комедий Манна была в том, что ему ставили в вину отсутствие сочувственного отношения к либеральным веяниям времени. Более того, ему указывали, что он не имеет права подчер-