I—42

Мотивы других действующих лиц употребляются Корсаковым иначе, чем это делает Вагнер: у Корсакова эти мотивы поются действующими лицами — Гришка, Феврония, князь Юрий, — у Вагнера мотивы эти входят почти исключительно в оркестровую ткань.

Вообще, как всегда у Корсакова, важнейшая часть музыки поручено человеческому голосу.

Еще отмечу характерное для русского композитора песенное, народно-русское построение музыки в устах всех русских действующих лиц. Противопоставление «хрестьянам» татар (в 3-м акте), казалось, давало композитору благоприятный случай написать восточного характера музыку, столь удававшуюся Корсакову ранее. Но, вероятно, желание Корсакова написать стилизованное «сказание», а не оперу в обычном смысле, заставило его применить к характеристике татар музыку, заимствованную из русских народных песен, относящихся к татарскому игу, вследствие чего утратился тот превосходный музыкальный эффект — сопоставление музыки разного национального колорита, — которым так удачно пользовались Глинка и Бородин.

В общем, «Китеж» представляет собою одно из самых выдающихся произведений русской оперной литературы, но, слушая «Китеж», я не чувствую того живого прикосновения к Бессмертному Духу, которое дает нам истинно религиозная музыка, как «Парсифаль» Вагнера, «Пассиона по Матфею» Баха, «Реквием» Моцарта, или «9-я симфония» Бетховена. Да, текст «Китежа» кончается словами: «сладость, сладость бесконечна, радость вечна», но музыка дает только слабую попытку внушить нам эту «радость вечную». Вспомним, как действует на нас Бетховен в финале 9-й симфонии при тех же словах: «радость, дивная искра Божия».

Наоборот, текст «Парсифаля», прославление этого «чистого простеца» вызывает наш протест, но музыка Вагнера своей мистической глубиной уносит нас из