I—37

а который непростительный — не простится, так забудется».

Вот уж истинно предел святости.

В «Парсифале» прелюбодеяние Амфортаса является грехом, который не искупить ни молитвами, ни самым жгучим раскаянием, и только вмешательство Парсифаля прекращает страдания несчастного царя. Несоответствие наказания Амфортаса с его виною, несоответствие, противоречащее и Евангельскому учению, и моральным понятиям среднего человека, только потому не вызывает нашего протеста, что оно затушевано волшебством вагнеровской музыки.

В «Китеже», наоборот, гнусность поведения Гришки встречает такое всепрощение, которое тоже едва ли вытекает из Евангельского учения и во всяком случае встречает протест нашего морального сознания. Сам Гришка замечательными словами определяет свое предательство, когда татары, угрожая ему мучениями, требуют, чтобы он указал путь к Великому Китежу: «Горе, горе, мой лукавый бес! Учишь, горе, как богато жить, да не токмо грабить аль убить, на погибель целый град отдать, как Иуде, мне Христа продать! Хоть не верю я ни в сон, ни в чох, — не под силу Гришке грех такой!» И опять-таки музыка, музыка Корсакова, так затушевывает отталкивающие черты Гришки, что мы без отвращения к этому лицу выходим из театра после представления «Китежа». Об этом имеем любопытное свидетельство В. Пятницкого, написавшего очень обстоятельный разбор «Китежа»*: «Любопытно, что в общем светлом тоне “Сказания” самый образ Кутерьмы, ярко бытовой (!!!) и отталкивающий по своему содержанию, как-то (?) смягчился и вызывает не отвращение, а жалость и сочувствие». Это «смягчение» отталкивающего образа музыкой неиз-

* Пятницкий В. Тематический разбор оперы «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» Н. А. Римского-Корсакова, с 96 нотными примерами. Под ред. В. Гурдова. СПб, 1914 г. 72+18 стр. 8°.