I—36

так и не надобно. Нам ведь к горю привыкать не стать: как в слезах на свет родилися, так не знали доли и до поздних лет. Эх, спасибо хмелю умному! Надоумил он нас, как на свете жить, не велел он нам кручиниться, в горе жить, да не кручинну быть». Гришка, оправдывая свое поведение, ни на одно мгновение не считает себя правым. Вот почему Гришка на вопрос Февронии (в лесу): «Ты уж не Антихрист ли?» — отвечает: «Что ты! Где уж мне, княгинюшка! Просто я последний пьяница: нас таких на свете много есть, слезы пьем ковшами полными, запиваем воздыханьями». Антихристовы мысли и в голову не могут придти Грише, дело представляется ему «просто». Но какой ужас, если действительно «нас таких на свете много есть»!

Чрезвычайно важен дальнейший разговор Гришки с Февронией.

«Не ропщи на долю горькую: в том велика тайна Божия. Аль тебе-то в радость не было, — ведь и то нам свет божественный, — как другие ходят в радости?» — говорит Феврония. «Эх, дитя ты неразумное! Наши очи завидущие, наши руки загребущие, на чужую долю заришься, да сулишь им лихо всякое», — отвечает Гришка: «А и Бога супротив пойдешь: мы на то ли в горе век живем, чтобы в горших муках смерть принять?» Из этих слов совершенно ясно, насколько Гришка понимает гнусность своего поведения.

Как же относится к нему Феврония?

Здесь мы встречаем противоположный полюс русской души: святость, беспредельное милосердие, влекущее Февронию отдать свою жизнь за спасение Гришки.

На его просьбу отвязать его и дать ему убежать Феврония говорит: «Быть тому. Ступай, Господень раб! Разрешу я узы крепкие, смертных мук не побоюся я, помолюсь за палачей своих. Ты ж усердно кайся: Бог простит. Кайся, всякий грех прощается,