I—27

Но... все это можно утверждать, пока не слышишь «Парсифаля». Когда вы слушаете эту музыку, то волшебство старого чародея овладевает вами с непреодолимой силою, и логика слова-мысли подавляется музыкой-чувством, всякие соображения о морали, о христианстве стушевываются и уносятся тем потоком душевных переживаний, который стремится в душе слушателя, параллельный потоку музыки на сцене и в оркестре. Я говорю, конечно, о таком исполнении «Парсифаля», какого заслуживает это произведение. В 1906 году я играл в оркестре в Байрейте•, и слушал «Парсифаля» также из партера. Под управлением Мука это было образцовое исполнение, хотя и не все певцы были на высоте.

В чем же сила музыки «Парсифаля»?

Из всего вышесказанного ясно, что музыкальный центр тяжести этой оперы лежит не в партии Парсифаля, а в партии Амфортаса, с гениальной силой выражающей подлинную трагедию человеческой души: душевные муки человека, искренно стремящегося к высокому и падающего, благодаря слабости своей плоти, в бездну страстных, унижающих дух вожделений. Музыкальное выражение страданий Амфортаса получает удивительную яркость, благодаря тому, что музыка Амфортаса вырезывается из основного фона «Парсифаля», создаваемого музыкой богослужения пред Гралем.

Темою причастия (в шесть тактов) и начинается знаменитое вступление к «Парсифалю». Эта тема, неисчерпаемой глубины мелодия*, проходит пол-

* Чтобы дать понятие о роли этой мелодии в «Парсифале», я укажу на то, что она применена Вагнером в течение всей оперы 58 раз (полностью или частью). Текст этой мелодии, когда она исполняется во время богослужения пред Чашей, взят из Евангелия. Это слова Христа, сказанные им во время Тайной Вечери, свободно переданные Вагнером (Лк. 22, 19—20): «Примите Тело Мое, примите Кровь Мою, ради нашей любви; примите Кровь Мою, примите Тело Мое, в мое воспоминание».