19/20—333

становятся бессильными и как бы сами призывают на помощь музыку. И драма «Пеллеас и Мелисанда», действительно, уже сама по себе насыщена музыкой, жаждущей зазвучать. Многое объясняется тем, что Метерлинк — фламандец, значит —полугерманец; недаром действие «Пеллеаса» происходит в сказочной «Аллемондии», — это имя звучит наполовину по-французски, наполовину по-немецки. Два начала, романское и германское, в равной мере дают себя знать в Метерлинке: деликатное изящество выражения сочетается у него с глубиной художественной мысли и теплотой чувства; любовь к простому, наивно-сказочному — с тяготением к философскому обобщению.

Чуткий и утонченный француз Дебюси весьма близко подошел к тексту (неизмененному) «Пелласа и Мелисанды»: он уловил эту поэзию тихого плача и вздохов, — «модернистскую» поэзию идеализованного упадка и щемяще-сладостного умирания. Но он не рискнул, или не смог, или просто не счел нужным заглянуть в мистическую глубь драмы, — в глубь Рока-Смерти, словами не выраженную; между тем, лишь ею одной увлекся бы здесь композитор иного склада. Эта сокровенная, но все определяющая глубь доступна только проникновенным музыкальным темам-мелодиям. Ибо музыкальные темы по самой природе  своей призваны проникать в незримое и открывать нам «вещи в себе».

Дебюсси в данном случае не воспользовался этою прерогативою своего искусства. Он ограничился задачей не «выявителя», а только «иллюстратора», притом иллюстратора-импрессиониста, довольствующегося первым впечатлением. Приспособляясь к загадочной внешности пьесы, он написал восхитительно отделанную партитуру, которая шаг за шагом как бы растушевывает или, точнее, расцвечивает очень тонкими изящными и нежными звуковыми узорами и красками настроения и жесты, данные текстом драмы. Если посмотреть на музыку «Пеллеаса» с этой