17/18—298

цельное, — у Горького совсем нет» (С. А. Венгеров). Но в том-то и дело, что «сцены» Горького, как и вообще все его писания, менее всего считаются с литературными канонами. Узел его драмы не в интриге, а в том настроении, которым драматург умеет овеять и захватить зрителя.

В противоположность чеховским пьесам, пьесы Горького волнуют и бодрят, заражают зрителя своим солнечным настроением, таким противоположным той внешней обстановке, которую развертывает на сцене драматург. Что может быть, кажется, беспросветнее, нуднее внешней обстановки «дна» («На дне»)? И тем не менее здесь убедительно и красочно звучат и речи Луки, и гордый призыв спившегося, потерявшего человеческий облик Сатина: «Человек — это звучит гордо».

Этими сторонами пьесы драматурга не только пришлись по сердцу актерам и зрителю, но и стали в полном смысле самыми репертуарными.

Успех первой пьесы Горького («Мещане») был так велик, что обыкновенно мало расходящиеся отдельные издания пьес в течение полумесяца разошлись в количестве двадцати пяти тысяч экземпляров и потребовали целый ряд перепечаток. То же самое повторилось и с лучшей, «коронной» пьесой драматурга «На дне».

Обе пьесы обошли все сцены столиц и провинции, игрались неоднократно в заграничных театрах и в течение семнадцати лет (с 1902 года) занимают первое место в репертуаре.• Меньший успех имели «Дачники»• и «Дети солнца»•. Новая пьеса «Старик», которую еще летом прошлого года Горький читал публично, только в этом сезоне была поставлена в Москве и ждет очереди для постановки в Петербурге.•

Все это доказывает лишь одно: массовый зритель и читатель лучше всего оценил своего писателя-идеолога. Отсюда, из этой массы, Горький и получил признание своих писательских прав; отсюда родилась его громкая