13/14—163

ную переписку, довольно ярко освещающую его личность.*

В 1844 Даргомыжский, все еще в ожидании постановки «Эсмеральды», предпринял свою первую поездку за границу, где пробыл полгода, посетив Париж, Брюссель и Вену; эта поездка дала ему знакомство с некоторыми европейскими музыкантами и музыкальными деятелями и, конечно, способствовала расширению его художественного кругозора.

«Наконец», «Эсмералъда» была поставлена, — сначала в Москве (1847) •, а потом и в Петербурге (1851) •; но ни там, ни здесь она не имела настоящего, длительного успеха, да и не могла иметь. Как и «Торжество Вакха», — переделанное теперь композитором в оперу-балет и поставленное только в 1867 в Москве•, — это лишь «проба пера» Даргомыжского, где слишком еще заметно влияние условностей французско-итальянского оперного стиля, — Галеви, Мейербера, Обера.

Впрочем, зачатки «правды и силы» замечаются уже и здесь. Гораздо ярче сказался музыкальный драматизм Даргомыжского в «Русалке», задуманной еще в 1843, — вероятно, ради нее композитор и покинул тогда свою казенную службу. Но проволочка с «Эсмеральдой» парализовала его творческое стремление. Теперь же (1853) он снова с жаром принялся за «Русалку». Несомненно, поднятию его духа и энергии много помог блестящий успех большого концерта, устроенного друзьями композитора исключительно из его произведений. После двух лет работы «Русалка» была закончена и 4 мая 1856 впервые поставлена в Мариинском театре.

Можно не останавливаться на неоспоримых достоинствах этой оперы, так хорошо всем известной. Помимо мелодических красот, действующих обаятельно, Даргомыжский проявил здесь и драматический (в тесном

* В этом отношении интересна также автобиография Даргомыжского, написанная им под конец жизни, в шестидесятых годах.