11/12—69

один философ усомнился в том, чтобы танцор мог обойтись без музыки и хора. Лучший тогда представитель пантомимы решил доказать ему противное. С этой целью он один, без всякого аккомпанемента, протанцевал сцену прелюбодеяния Марса и Венеры, донос бога Солнца, злоумышление Вулкана, набросившего сети на любовников, каждого из небожителей, видевших это, саму Венеру, залитую стыдом, Марса, умолявшего о пощаде, и т. п. Восхищенный танцами, философ воскликнул: «Я не только вижу все это, но и слышу; мне кажется, что ты говоришь самыми руками своими». Или актер изображал последовательно в пляске Ахилла под Троей, как он бросал копье, боролся с Гектором, убивал его, влачил его тело и т. д. Виртуозность танцоров доходила до того, что иногда они не считали нужным, переходя от одной роли к другой, менять одежду и маску. До какой степени увлекались артисты, показывает следующий случай. Один актер, танцуя роль бешеного Аякса, разорвал одежду у подручного, отбивавшего такт, сломал флейту у музыканта и, наконец, разбил голову своему товарищу, изображавшему Одиссея.

Артистам приходилось танцевать и в роли животных. Так, один воспроизводил лебедя, другой принимал вид кабана, в которого превращался Марс, чтобы погубить своего соперника у Венеры, Адониса. В любопытном трактате об античных танцах, принадлежащем известному греческому сатирику Лукиану (II в. по Р. Хр.), артисту предъявлялось требование выразить все те образы, которые принимал Зевс при своих многочисленных любовных похождениях. Вообще, хотя Лукиан в том же сочинении говорит, что для пантомимы годны в качестве сюжетов все событие от начала мира до смерти Клеопатры (идти дальше этого, по-видимому, не позволяла тогдашняя цензура), однако темы исторические значительно уступали мифологическим, а из этих